(ч.3) К самим поощрениям и вообще любым моделям премирования сотрудников, надо подходить очень аккуратно. Особенно важно это даже не для того самого «скелета», состоящего из мега-менеджеров и гига-экспертов, а для линейных сотрудников. «Скелет» в большей мере мотивирован идейной и репутационной составляющей, он больше времени проводит в общении с вами (с инициатором), заряжаясь вашим энтузиазмом (который надо иметь) и восхищаясь вашим мудрым руководством (что надо уметь), а вот линейным сотрудникам столько времени уделить не получится. Если работа предполагает какой-то могучий НИОКР со сложно прогнозируемым результатом и сроками завершения, то худшее, что вы можете сделать – это напились людям конкретных целей со сроками и бонусами за их своевременное достижение. Вы или заложите большой запас по сроку, что только расслабит сотрудников, дав им индульгенцию на распиздяйство, или все сроки повылетают, никто не получит бонусов и ничего кроме демотивации из этого не выйдет.

Да, модель премирования нужна и в случае решения задач со сложно прогнозируемыми сроками, но самая простая – а-ля X% в месяц и Y% в год по решению прямого руководителя. Всё. Плюс внести в положение о премировании возможность премировать по решению руководства в каких-то значительных объемах и устно проговорить, что по завершению проекта весь остаток бюджета / часть следующего транша / часть прибыли за какой-то период будет выплачена в качестве премий. Если отношения с коллективом хорошие, а они должны быть хорошими, иначе ничего не выйдет, то люди ждут этой премии, как детишки подарка под елкой, веря в то, что мудрый лидер как добрый дед мороз их не обидит. Это меньше давит на них, чем опцион, и не мешает свалить тем, кто перестал считать вас мудрым дедом морозом.

Что ещё очень важно, может быть, важнее всего в эффективных системах организации работы – надо набирать адекватно социализированных людей. Например, среди гига-экспертов есть настоящие разносчики социального разложения – это просто ужасные люди, которых нельзя подпускать ни к одному коллективу, т.к. все повесятся. Даже если экспертность такого товарища вам крайне нужна, придётся изолировать его от тела команды и принять удар асоциальности на себя или какого-то стойкого проставочного менеджера.

Адекватная команда важна не просто потому, что приятно работать в доброжелательном коллективе, нет – смысл в обеспечении того, что я называю «естественной коллективной мотивацией». Когда люди работают в коллективе, они постоянно берут на себя обязательства что-то сделать перед другими членами коллектива – они знают, что коллеги чего-то ждут от них, как-то от них зависят. И если отношения с коллегами хорошие, то люди не хотят друг друга подводить, у них формируется естественно чувство ответственности не перед гипотетическим «работодателем», а перед конкретным хорошим парнем или девушкой. А если «работодатель» не гипотетический, если он сам принимает деятельное участие в работе, демонстрируя большую заинтересованность, высокий профессионализм, работоспособность, ответственность, и вообще периодически озаряет серые будни коллектива своей лучезарностью, то мера ответственности повышается кратно – вы тоже будете одним из хороших парней, может даже самым лучшим. Социальная манипуляция – наше всё, в хорошей модели мотивации сотрудников без неё никак, можно обойтись без всего остального, но манипулировать надо обязательно

(ч.2) Тогда вы точно не сможете объяснить человеку, зачем ему деньги, если ради их получения придется отложить работу, составляющую весь смысл его жизни, и заниматься какой-то вашей херней. Такие ребята читают лекции, в т.ч. платные, работают в каком-нибудь институте (не бей лежачего), получают выплаты за статьи и книги, на четверть ставки консультирует по своему профилю, короче, они и так получают больше денег, чем тратят – все их материальные нужды закрыты и лежат вне сферы их внимания. Такому человеку нужны не деньги, а возможность работать по профильному интересу, желательно с перспективой увидеть адекватное практическое применение своих идей.

С «долей» всё еще смешнее. Дело в том, что под «долей бизнеса» люди понимают вовсе не долю ответственности, а долю прав, безусловный доход – бабло, которое летит им в карман, независимо от того, делают они что-то или нет. Да, вот такое инфантильное представление, сидящее у людей на подкорке. Давать кому-то долю в стабильно генерирующем прибыль бизнесе никто не будет – в этом нет никакого смысла. Долю дают обычно в бизнесе, с которым еще «не всё понятно», который ещё надо вытянуть – в надежде на то, что счастливый обладатель доли засучит рукава и, преисполнившись чувства ответственности, начнет тянуть. Но хер там – люди не хотят никакой ответственности, тем более они не хотят урабатываться без четких гарантий, а их, как вы понимаете, в таком случае быть не может. Долю берут в надежде (не всегда даже осознанной) на то, что всё само как-нибудь сложится без лишних напрягов, и мечта идиота сбудется – в карман полетит легендарный «пассивный доход». Не давайте никому никаких долей – только если реально нет денег зарплаты платить, но это какой-то студенческий стартапинг уже.

В первую очередь для привлечения и удержания уникальных сотрудников нужна четкая идея, которую вы сможете спроецировать на интересы тех редких специалистов, которых пытаетесь заполучить, объяснив им, как их профессиональные (иногда научные) интересы, стыкуются с тем, что вы предлагаете. Можно ещё навесить опционы на срок отработки и какие-то метрики, замеряемые в конце этого срока, но, если честно, работает всё это так себе – если человек захотел от вас свалить, а его держит опцион, то качество его работы всё равно значительно падает. Это не значит, что по результатам успешного выполнения задачи (или промежуточных подзадач) не надо поощрять ключевых сотрудников материально и морально, но пытаться их связать будущим поощрением не лучшая идея. Вязать их надо возможностями практической реализации их идей.

(ч.1) Поощрение. Бытует мнение, что если у сотрудника будет «доля» в компании, то уж тогда-то он начнет работать за себя и за трактор. Прискорбно, что такое мнение бытует почти исключительно среди тех, у кого доли нет, а когда доля вдруг появляется, то, обычно, всё выходит несколько иначе. Как заставить людей, у которых уже есть почти всё, ради чего они готовы напрягаться, работать?

Сразу оговорюсь, что я сейчас пишу скорее не про корпоративную систему организации работы, а или про эффективную систему организации работы или про организацию решения неких уникальных задач, требующих привлечения уникальных специалистов. Корпоративная система требует обеспечения масштабируемости и бесперебойности, а не эффективности – там попроще. И пишу я на примере тех впечатлений, которые на меня производит сфера высоких технологий – опыт ведения дел в этой сфере наиболее, наверное, ценен в плане понимания всей глубины глубин проблемы с кадрами. Просто потому, что и в инженерии и уж, тем более, в работе с ПО, люди – это основная статья расходов. И от людей зависит больше, чем от чего бы то ни было другого.

Допустим, у вас есть перспективная идея, и вы хотите разработать некий могучий аппаратно-программный комплекс, или просто программное обеспечение, чтобы эту идею верифицировать. Затевать подобную авантюру в рамках корпоративной модели организации работы я не советую – это будет невероятно долго и невероятно дорого. Увы, но нужно строить эффективную систему управления. Плюс, вполне вероятно, вам понадобятся какие-то уникальные или просто редкие специалисты, отличающиеся повышенной капризностью. Чего делать?

Давайте сразу разберем два самых очевидных способа мотивации «редких» специалистов, призванных составить основу команды (мега-управленцы и гига-эксперты) – большие деньги или «доля».

Думаю, многие слышали о том, что Meta* (*признана экстремистской организацией, деятельность на территории России запрещена) пыталась нанять некоего ИИ-эксперта за $1,25 млрд., а он к ним не пошёл. Удивительно, да? $1,25 даже не млн., а млрд. – человек отказался стать миллиардером, как же так? Для понимания ситуации надо сразу уточнить, что Мета* – это абсолютная и недостижимая вершина тотальной идейной импотенции. Цукерберг вообще не понимает, чего ему делать с деньгами. Соответственно и сотрудникам он, в основном, не может предложить никаких идей, способных их заинтересовать. Но всё равно – неужели человек может отказаться от подобной суммы (за несколько лет работы), даже если ради этого надо мух на окне давить все 40 часов в неделю?

На самом деле, ничего удивительного в этом нет – я сам знаю немало людей, которые, не будучи богатеями, не взяли бы эти деньги. Если вы «предприниматель», т.е. посвятили жизнь именно зарабатыванию денег и больше ничему, то, конечно, ваша логика существования просто вынудила бы вас согласиться. Но есть те, кто уже много лет, а иногда и с самого своего рождения, вообще не думает о деньгах, представляете? Среди «уникальных экспертов» таких огромное количество. Если у этого уникума ещё есть семья, то она может сесть ему на уши и навязать учёт денежного вопроса – обычно семья состоит вовсе не из «уникумов» и кроме денег их мало что интересует (уж точно не работа родственника). А если семьи нет или нет общения с семьёй, что не редкость?

(ч.2) Так вот, в абстрактности нашего мышления и коммуникаций и кроется проблема взаимопонимания. Даже когда мы обсуждаем одни и те же, казалось бы, совершенно конкретные объекты (я имею в виду в т.ч. события или процессы), мы всё равно оперируем построенной нами абстракцией, отвлеченной от целого ряда параметров данного объекта, которые мы считаем незначимыми для обсуждения, или о которых мы просто ничего не знаем. И наш собеседник тоже оперирует своей абстракцией, в общем случае не совпадающей с нашей, иногда очень сильно. В результате нередки случаи, когда один и тот же объект может подтверждать чуть ли не противоположные точки зрения. И собеседники удивляются, как это визави не проникается столь убедительными примерами из жизни, всё же очевидно – наверное, он идиот. А вот так – вы по-разному абстрагируете объект. И у людей нередко возникают проблемы с осознанием существования других моделей абстрагирования (рекомендую посмотреть пост «Теория ума»).

Надо понимать, что наши возможности по абстрагированию обусловлены усвоенными нами представлениями, изменить которые если не невозможно, то очень сложно. Потому и возможность "встать на чужую точку зрения" также весьма ограничена. Наверное, если ваша система представлений строго содержит систему представлений того, на чью точку зрения вы пытаетесь встать (то есть она "больше"), то шанс есть, т.к. потребуется "всего лишь" убрать часть связей между объектами, в т.ч. полностью проигнорировав воздействие тех объектов, которые известны вам, но неизвестны собеседнику. Это тоже сложно, но теоретически возможно.

Однако если ваша система представлений "меньше" или даже просто смещена относительно системы представлений собеседника, то шансов уже нет. Сделать тут ничего нельзя, но стоит об этом помнить во избежание лишнего негатива. Люди неизбежно «обрезают» абстракции, не влезающие в их систему представлений. Т.е. то, что не влезает, просто не воспринимается, а воспринимаемый ими обрезанный остаток вашей классной абстракции часто теряет даже внутреннюю логику, становясь легкой мишенью для негодующей критики, что вполне понятно.

Решить эту проблему едва ли получится. Наверное, можно вмешаться в естественный ход вещей и сегментировать язык. Т.е. счесть, что общество стало уже слишком большим и сложным для единой коммуникационной системы, что абстрактный язык, способный эффективно передавать информацию только в том случае, если собеседники оперируют одними и теми же абстракциями, уже изжил себя, и стоит рассмотреть внедрение некоего сильно упрощенного ассортимента «объектных» языков, которые будут эффективно и однозначно передавать базовые эмоции и обеспечивать коммуникацию в рамках ограниченных социально-профессиональных кластеров.

Сделать это можно посредством больших языковых моделей, которым поколение ИИ-native’ов верит больше, чем чему бы то ни было. БЯМ смогут кластеризировать пользователей на основе их цифрового следа, и общаться с разными кластерами на своём упрощенном объектном языке, который обеспечит простую и точную коммуникацию. Но мне подобный подход не нравится – люди замкнутся в рамках своих языковых кластеров, и сформируется какая-то нео-кастовая система, которая будет мешать акселерации талантливых детей. Потому продолжаем мучиться в почти безнадежных попытках понять друг друга. Так у всех есть, пускай небольшой, но шанс понять что-то важное

(ч.1) Абстракция. Если вы читали какую-нибудь литературу о первобытных обществах, которые еще можно было довольно широко наблюдать в конце 19-го, начале 20-го века, чем и занимался целый ряд исследователей и миссионеров, то могли столкнуться с описаниями примечательных особенностей их языка. Язык этот был на удивление конкретен, в том смысле, что, например, «три ракушки» и «три лодки» могли обозначаться отдельными словами. Т.е. даже такой параметр, как «количество» однородных объектов не выделялся, люди не абстрагировались от природы однородных объектов при их пересчете. Они понимали разницу между тремя ракушками и двумя, но отдельно такого понятия, как «три» или «два» у них просто не существовало – потому, что в реальности не существует ни «трёх», ни «двух», это лишь один из параметров объекта, который можно разделить на несколько однородных суб-объектов. И три ракушки – это совсем не то же самое, что три лодки.

Более сложным примером такого лингвистического свидетельства отсутствия абстрактного мышления может служить наличие у некоторых американских племен нескольких десятков слов, обозначающих разное перемещение, т.е. условная «слабо хромающая медленная ходьба" обозначалась отдельным словом. Дело в том, что даже слово «слабо» уже является обозначением чего-то абстрактного, т.е. взятого отдельно от целого ряда других характеристик объекта, который можно наблюдать в реальности.

С одной стороны, это даже круто – такой подход к лексике позволяет, по идее, быстрее доносить свою мысль, да? Ну, нам надо произнести 4 слова, а индейцам было достаточно одного. Но едва ли дело в оптимизации скорости передачи информации – язык формируется не в соответствии с каким-то генеральным планом, это естественный процесс организации достаточной для каждого конкретного места и времени модели передачи информации, не более того.

Когда антропогенная среда находится в зачаточном состоянии, иерархия значимых для людей объектов ещё очень невелика и можно не заниматься никаким абстрагированием, мысля и коммуницируя не абстракциями, а конкретными чувственно воспринимаемыми в своей полноте объектами. Но когда среда усложняется, т.е. кардинально усложняется система связей между объектами (а, значит, и сами объекты, мыслимые как набор связей), с которыми люди соприкасаются в повседневной жизни, становится уже невозможно мыслить и коммуницировать этими огромными структурами. Люди, в общем случае, вообще соприкасаются лишь с частью таких мета-объектов, не воспринимая их целиком. Тут уже хочешь, не хочешь, а приходится прибегать к редукции сложности того, что мы мыслим и что транслируем другим людям, т.е. к абстракциям. И это сразу отражается на языке.

Причем склонность к абстрагированию может быть связана и с личными качествами человека. Например, у меня плохая память – я могу прочесть книгу, содержащую множество каких-то фактов, но не могу позволить себе выделить под каждый новый факт отдельную «полку» у себя в голове. Если этих новых фактов, скажем, 1000, то я их никак не запомню таким образом. Новых полок я могу выделить, допустим, 50, и использовать их приходится не под факты, а под какие-то «детали» фактов – некие абстрактные примитивы, на которые факты можно декомпозировать, и из которых их потом можно собирать, как из деталей конструктора. Т.е. чтобы уложить в голове новую информацию, мне необходимо разобрать вновь узнанное на составные части, как-то их классифицировать, после чего выясняется, что 95% деталей мне уже известны, и я связываю идентификаторы новых фактов со старыми полками, содержащими эти детали, а 5% деталей новые, и их я уже раскладываю по новым полкам. Историком мне не быть с такой памятью, но для ряда задач это полезный навык, который выработался во многом вынужденно.

(ч.2) Но если ресурсы размазаны по большой массе людей относительно тонким слоем, то эти люди могут сформировать очень большой объем однообразных географически распределенных потребностей. И этот их спрос будет куда эффективнее, т.е. он будет значительно требовательнее к эффективности удовлетворения осознанных людьми потребностей. Когда перед тобой стоит задача удовлетворить весь этот слабо обеспеченный ресурсами спрос, то ты уже не можешь выпаривать слёзы президента в золотом выпарном аппарате и возить каждую порцию отдельно на перекладных и трансатлантическом паруснике, чтобы успеть посолить яичко на завтрак (понятно, что такие поставки придется организовывать с сильным смещением). Нет, тебе придется решать задачу по эффективному производству соли, эффективной упаковке соли, эффективной оптовой логистике соли, эффективному распределению соли – и вот это уже обеспечивает стимул для развития и научного и производственного и организационного и инфраструктурного потенциала нашей цивилизации. Любая задача по удовлетворению массового спроса – это серьезный вызов, требующий выложиться на полную и найти действительно эффективные решения для множества подзадач.

Маркетинг тут может играть как негативную роль, высасывая из обывателя дополнительные ресурсы на какую-то совершенно не нужную ни самому обывателю, ни человечеству херню – например, популяризировать карбоновые унитазы вместо фаянсовых. Такая модуляция спроса не даст ничего позитивного, кроме перераспределения ресурсов в пользу производителя карбоновых унитазов. Но маркетинг может продвигать и полезный новый спрос. Надо понимать, что не только у богатых людей плохо с фантазией – у бедных не сильно лучше. Люди сами не могут придумать, что они хотят «чего-то нового» – надо сначала придумать это «что-то новое», потом сделать его, показать людям, убедить их, что это «новое» им полезно и нужно, и только потом, возможно, они начнут им массово пользоваться. И тут маркетинг может играть весьма полезную и для людей и для общества роль, развивая массовый спрос, который, в свою очередь, стимулирует развитие общественного потенциала. Но в основном он, конечно, вреден.

В итоге на вопрос «какой подход к распределению ресурсов считать оптимальным?» можно ответить так: такое распределение, которое обеспечит наибольший объем эффективного спроса, стимулирующего развитие потенциала общества. Очевидно, что распределение это зависит от множества факторов и непостоянно во времени. Так, например, помимо спроса должна обеспечиваться и эффективная система консолидации ресурсов, позволяющая консолидировать ресурсы для решения объемных задач, встающих, в том числе, рамках решения задачи удовлетворения массового спроса. Т.е. очевидно, что и гиперконцентрация и полная расконсолидация ресурсов вредны.

Также, с развитием методов оперативного сбора и обработки информации будет расти и качество централизованного планирования, что, видимо, сместит баланс эффективного распределения ресурсов в сторону консолидации, т.к. для их эффективного расходования контроль со стороны массового спроса будет нужен всё меньше. Понятно, что если экстраполировать логику возрастания ресурсной обеспеченности в бесконечность, то в какой-то момент ресурсов станет настолько много, что у каждого человека их будет достаточно для реализации любого представимого проекта. Тогда никакая логика распределения ресурсов уже, очевидно, будет не нужна – можно кайфовать. Хорошо, что до такого я точно не доживу

(ч.1) Спрос. Давайте разберемся в том, как потребительский спрос и такой его стимулятор, как маркетинг, влияют на развитие общества. И как это всё перекликается с логикой распределения ресурсов. В своё время я достаточно негативно отзывался и о феномене маркетинга и о том, чтобы равномерно размазывать ресурсы по людям, которые «закупят больше розовых дилдо, простимулировав развитие китайских мощностей по производству ширпотреба». Но был ли я прав? Скорее всего, да (иначе, зачем я это пишу, я же самый умный, а значит, глупости писать не должен), но всё сложно и везде есть нюансы. Очевидно, что отчасти моё нежелание равномерно делить ресурсы коренится в мизантропии и подспудном стремлении сделать людям хуже, так что стоит отдать должное и той незаменимой роли, которую розничный спрос играет в развитии всей нашей цивилизации. А чтобы этот спрос имелся, людям нужны денежки.

Надо понимать, что нет априорных причин считать, будто краевые подходы к распределению ресурсов оптимальны – т.е. нет причин считать, что консолидация всех ресурсов в одних руках оптимальна и нет причин считать, что оптимально полностью равномерное распределение ресурсов. Для чего оптимально? Например, для максимизации объема доступных обществу ресурсов на горизонте 1000 лет и максимизации уровня доступных обществу технологий на том же горизонте. А какой тогда подход оптимален, какова должна быть степень консолидации ресурсов или логика их распределения для достижения наилучшего результата? Тут очень полезно будет обратиться к анализу логики того, что из себя представляет тот самый спрос и задача по его удовлетворению.

Спрос – это фактически осознанная потребность в чем-то, дополненная возможностью оценить то, насколько эффективно эта потребность удовлетворяется. Любой дееспособный человек хорошо умеет определять, насколько эффективно удовлетворяются его базовые потребности – я без проблем пойму, попил я или нет и насколько то, что я попил, пригодно для утоления жажды. Если спрос на утоление жажды будет удовлетворен неэффективно, то я буду прикладывать значительные усилия, чтобы эту эффективность обеспечить. Приёмка в данном случае будет очень качественной. Давайте назовём тот спрос, удовлетворение которого мы способны качественно принять, «эффективным спросом». Когда у человека есть ресурсы только на то, чтобы удовлетворять свои базовые потребности, то весь его спрос будет эффективным спросом, т.к. давление очищающего отбора очень сильно, и оно быстро зачистит человека из мира живых, если он не будет обеспечивать качественную приёмку удовлетворения своих базовых потребностей.

А что если у человека наоборот очень много ресурсов? Например, эквивалент $100 трлн. (общий объем мировых активов на сегодня меньше $300 трлн.). Огромная сумма, денег дохрена, но чего с ними делать? Есть ли у этого человека осознанная потребность, способная абсорбировать такой ресурс? И если подобная потребность, или спрос, есть, то насколько он эффективен – может ли человек адекватно поставить задачу и принять результаты удовлетворения столь мощного спроса? Люди не отличаются особой фантазией. Далеко не у всех есть понимание, как потратить $100 трлн., чтобы построить идеальный цифровой концлагерь, а $10 000 трлн. для возведения полноценного рая на Земле со всеми райскими причиндалами. Безусловно, можно пользоваться солью, выпаренной из слез скорби президента США, например, и платить за это $5 млрд. в месяц (думаю, он согласиться наплакать, но без лука – годятся только скорбные слезы), или что-то подобное, но эффективность такого спроса весьма сомнительна. Точнее, это полная хуйня – такой спрос не даст никакого адекватного стимула для развития научного, производственного, организационного, инфраструктуного или любого другого потенциала человечества.

(ч.2) С этим абстрактным «средним человеком», средним представителем какой-то абстрактной «группы», мы и общаемся – и с нами общаются точно так же. На такого же абстрактного «среднего человека» направлены и все массовые коммуникации, потому они редко попадают в цель на 100%.

Если наш собеседник является типичным представителем вида Человек разумный, то он, как правило, будет относительно близок к упомянутому «среднему человеку», т.е. таких людей мы априорно идентифицируем с достаточно высокой точностью. Если же это человек нестандартный, лежащий близко к краю диапазона, в т.ч. какой-нибудь умник, которых всё-таки немного, то он может не иметь с этим «средним представителем категории», к которой мы его отнесли, почти ничего общего. И для того, чтобы разобраться в таком человеке, придется попотеть – умного человека достаточно сложно идентифицировать и понять, что он из себя представляет, т.к. все глупые люди глупы примерно одинаково, а умные люди умны по-разному, или как там. Это означает, что надо провести в общении с человеком немало времени, причём результат не гарантирован – матожидание плохое, а значит, лучше потратить время на что-нибудь другое.

Более того, с точки зрения когнитивной сложности умного человека можно сравнить с крупной корпорацией, а глупого с бабулькой на рынке. У бабульки на рыке очень мало организационно-производственных операций, но бОльшая часть из них направлена вовне на потребителя. А крупная корпорация может полностью занять себя исключительно внутренними операциями, вообще не взаимодействуя с внешним миром, особенно если у неё много ресурсов для поддержания своего существования, или если это что-то вроде гигантского финансово-производственного объединения на манер японских дзайбацу, которое может создать практически замкнутую экономику. Да, умники склонны рефлексировать, что-то внутри себя мурыжить, радоваться и огорчаться результатам этих своих когнитивных процессов, незаметных для окружающих. И для других умников часто эти их внутренние процессы ценности не имеют – они лежат в областях их статистического безразличия, тех областях, которые они не готовы «приближать» настолько, чтобы разобраться в прелестях всех этих хитросплетений сложных мыслей. Т.ч. обычно умники стыкуются тоже только по рабочим интересам – в тех сферах, где их умствования могут слиться в экстазе.

Короче, искать действительно умного, а не умничающего, человека для некоего «интеллектуального бытового общения» придется достаточно долго и муторно. А когда вы его найдете, то, скорее всего, выяснится, что ваши умствования банально не стыкуются.

Из описанной сложности понимания человека, сильно отличающегося от «среднего представителя категории», проистекает и сложность получения адекватного отражения себя любимого в восприятии других людей. Даже если это люди неглупые, им придется довольно долго в вас разбираться (если вы какой-то нетипичный человек), чтобы сформировать адекватную оценку. Редко кто хочет (да и может) таким заниматься, т.ч. для большинства людей ваша душа останется потёмками, что не позволит вам использовать их отношение в качестве хорошего зеркала.

В общем, если вы не получаете эмоций от общения и после какой-нибудь очередной тусовки спрашиваете себя – «что это было, зачем я потратил время?» – ничего странного или страшного в этом нет. Значит, вам это уже не нужно и можно не насиловать себя таким бестолковым времяпрепровождением. Если кто-то переживает, что так он «выпадет из тусовки», потеряв полезные для работы социальные связи – ерунда, я проверял. Если у вас хорошая репутация, то можно пропасть на годы, потом появиться, связаться с людьми по делу, и они с радостью с вами посотрудничают. Если же общение даёт положительные эмоции, то вообще отлично – пользуйтесь этим и не переживайте, что вы «глупые» или что-то такое, от ума только горе

(ч.1) Общение. Раньше мне нравилось общаться. Поначалу было ощущение, что из бытового общения я многое черпаю, чем-то обогащаюсь – было интересно. Потом наступил период, когда за счет общения я самоутверждался, осознавая своё интеллектуальное превосходство над другими людьми. Но затем интерес к общению почти полностью пропал. И то же самое я вижу во многих людях, которых могу назвать «умными», т.е. склонными к системному получению новых знаний, их анализу и формированию качественных выводов.

Понятно, что если вы способны адекватно воспринимать и обрабатывать информацию, то «смолл токи», т.е. ни к чему не обязывающее, оторванное от решения практических задач «развлекательное» общение, очень быстро исчерпает весь свой информационный потенциал. Т.е. вы узнаете и уложите у себя в голове всю прямую и косвенную информацию, доступную таким образом (под косвенной информацией понимаются сопутствующие наблюдения поведения людей в рамках такого общения). Останется только эмоциональный обмен. В принципе, эмоциональный обмен это важно, но лично у меня есть проблема быстрого привыкания – т.е. я не могу долго получать эмоции из одного источника, организм адаптируется, выравнивая профиль концентрации дофамина, и мне надоедает – эмоциональный отклик сходит на нет.

Такая особенность организма (быстрое привыкание) повышает активность человека в поиске новых впечатлений, заставляет его постоянно куда-то лезть, упарываться в достигательство, вечно быть недовольным тем, что уже сделал, и пытаться сделать что-то ещё, лишь бы получить немного положительного эмоционального подкрепления. Для общества это полезно, но, по-моему, не стоит ждать от таких людей общительности – бытовое общение очень однообразно и быстро им наскучивает. Например, я уже во всей полноте постиг концепцию жизненного цикла человека и мне совершенно неинтересно, сколько у кого родилось детей или умерло родителей, в этом нет ничего в достаточной мере нового, чтобы вызвать эмоциональный отклик. Что уж говорить о типовых коммуникационных паттернах, когда я в лицах могу наизусть озвучить все варианты светского обсуждения чьих-нибудь жоп или лысин.

Потому сейчас я практически не общаюсь ни с кем, с кем не связан работой. Работа – это то, что вы хотите или хотя бы вынуждены делать, то, чем рационализируете созидательную составляющую своей жизни. У работы есть определенная объективная динамика, т.е. общение по работе всегда объективно и актуально. Это не значит, что у всего остального в жизни нет объективной динамики, это значит лишь то, что мы не рассматриваем всю остальную жизнь с тем же «приближением», что свою работу. Остальная жизнь – это нечто однообразно-статистическое, слипающееся в крупные концептуальные пласты, деталей которых мы не видим. Если бы я был, например, психологом, то, наверное, общение с людьми было интереснее, т.к. они не слипались бы в такую единую массу однообразных эмоций и глупых мыслей.

Но, может быть, всё-таки можно получать удовольствие или, хотя бы, пользу от бытового общения, независимо от «ума» и темпов выработки привыкания к хорошему? Например, общаться с другими умными людьми – их же можно найти. Или хотя бы периодически трезво оцениваться себя любимого – известно, что «посмотреть на себя со стороны» крайне сложно, но можно попробовать посмотреть на своё отражение в восприятии других людей, а для этого с ними надо пообщаться. Давайте рассмотрим всё это подробнее.

Понимаете, в общем случае мы знаем других людей весьма приблизительно или, лучше сказать, усреднённо – человек характеризуется огромным множеством параметров, и если мы не являемся каким-нибудь биографом такого человека, то у нас нет никакой возможности, а, как правило, и желания, в этих параметрах тщательно разобраться. Потому мы категоризируем людей – помещаем их в одну из типовых категорий на основе оценки тех немногочисленных параметров поведения, оценке которых мы готовы уделить время. Т.е. мы подходим к людям во многом статистически.